Регулятор стабильности

Порядковый номер наступающего года вписывается в неприятный ряд. Десять лет назад мировой кризис буквально опрокинул российский рынок, в 1998-м дефолт по ГКО отправил в нокдаун экономику. Сейчас все показатели — от инфляции до нефтяных цен — способны внушить оптимизм. Да и финансовый мегарегулятор окреп в борьбе с кризисами. Возможно, даже слишком.

За свою короткую, не достигшую еще 30-летнего возраста, жизнь российский финансовый рынок пережил столько кризисов, сколько развитые страны не испытывали за столетие. Самые яркие провалы, даты которых, к сожалению, рифмуются с 2018-м,— дефолт 1998 года и кризис 2008-го: обвалы рубля (или взлет курса доллара, кому как больше нравится), падения фондовых индексов, спады экономики.

Но и в промежутках между «главными кризисами» — буквально каждые два-три года — происходили катаклизмы поменьше: всевозможные черные понедельники и вторники, кризисы доверия в банковской системе, кипрский, крымский, он же украинский, кризисы и т. п. Все они оставляли глубокие раны в экономике, в золотовалютных запасах, на рубле или банковской системе.

Невзирая на внешние факторы, по существу, эти кризисы зарождались в глубинах российской экономики и финансовой системы. И во многих случаях из-за того, что за чем-то недоглядели. Так, в 1997 году увлеклись борьбой с инфляцией — и не обратили внимания на подешевевшую нефть, продолжали удерживать курс рубля, и это при дефицитном бюджете и растущих внешних заимствованиях. В 2008 году недооценили масштабы мирового финансового кризиса, одновременно не заметив, насколько уязвимую конструкцию выстроили российские компании и банки, кредитуя друг друга под залог ценных бумаг. В 2014-м случился Крым, но и без этого российский мегарегулятор весь год упорно сохранял низкие ставки (до самого декабрьского шокового повышения ключевой ставки на 6,5 процентного пункта), вновь упустив из виду падение цен на нефть.

Безусловно, ко всем этим кризисам приложили руку иностранные инвесторы. Для них Россия — просто еще один рынок, не хуже других, со своими особенностями, а порой фантастической доходностью, которая покрывает даже риски дефолта.

Влияние западных инвесторов велико: на них приходится треть рынка ОФЗ, на фондовом рынке их доля еще выше — более 50%. И самая популярная игра — на разнице процентных ставок (carry-trade) — продолжается до сих пор. А ведь если кто не помнит, «промежуточный» финансовый кризис 2004 года произошел потому, что ЦБ начал закручивать валютное и банковское регулирование и пропустил цикл повышения ключевой ставки в США. А иностранные инвесторы его не пропустили, сбросили рублевые активы и обвалили рынок.

Российские финансовые власти не то чтобы не чувствовали внешней угрозы. Они всеми силами старались культивировать внутреннего инвестора: давали карт-бланш банкам для работы на рынке ГКО-ОФЗ, поощряли частных лиц вкладываться в гособлигации и акции, стимулировали к росту негосударственные пенсионные фонды (НПФ). Но понятно, что не достигший 30-летия российский частный капитал не может соперничать с двухвековыми «волками с Уолл-стрит». Силы слишком неравны.

В результате теперь, не дожидаясь, пока уже внутренний чахлый инвестор доведет страну до очередного кризиса, финансовый регулятор решил подставить плечо. Поддержать частные банки выкупом привилегированных акций или докапитализацией через ОФЗ, у частных инвесторов выкупить дефолтные ГКО или изрядно просевшие акции госбанка, а заодно и компенсировать вклады обанкротившихся кредитных организаций.

В 2017 году ЦБ ясно дал понять, что готов замкнуть все финансы на себя. Банковская система стремительно национализируется, с особенным успехом — через обновленный в 2017 году механизм санации. ЦБ жестко регулирует НПФ, направляя их вложения на российский фондовый и долговой рынок, но при этом притока новых средств в частную пенсионную систему не наблюдается, идет лишь перераспределение имеющихся накоплений из управления ВЭБа к НПФ и частным УК. Но огосударствление дошло и до НПФ, которые плавно стали перетекать под опеку мегарегулятора. А что не покрывает ЦБ, отдается на откуп другим государственным институтам. Так, якорным инвестором на немногочисленных IPO давно и успешно выступает РФПИ (в содружестве с зарубежными фондами).

Пока серьезных причин встраивать 2018-й в цепочку 1998–2008 годов не видно. Наоборот, все вроде складывается как нельзя лучше. Инфляция достигла небывалого в новой России уровня — 2,5% (по итогам ноября). Причем что главное — удержание инфляции ниже уровня 4% продолжается почти полгода, это абсолютный рекорд. Нефть держится около $60 за баррель, то есть вблизи максимальных отметок за последние почти три года. А с ней демонстрирует уверенность и российская валюта. Экономисты спорят о том, каким будет рост экономики в 2018 году.

Но, как следует из закона Чизхолма, «если вам кажется, что ситуация улучшается, значит, вы чего-то не заметили». Может быть, мы не заметили, что центральные банки бывают довольно уязвимыми финансовыми игроками. В свое время Джордж Сорос переиграл в фунт стерлингов Банк Англии. Совсем недавно швейцарский Центробанк едва не потерял свои резервы и срочно отвязал стоимость франка от евро (спровоцировав очередной мини-кризис на валютном рынке).

Вот и наметившаяся концентрация финансовых ресурсов в руках Банка России таит в себе высокие риски. Тем более что в начале 2018 года американский Конгресс собирается рассматривать как один из вариантов санкций ограничение или запрещение покупок российского госдолга. Бегство инвесторов при негативном развитии ситуации может обвалить ОФЗ, да и весь фондовый рынок. И хватит ли сил у мегарегулятора, чтобы сдержать этот порыв, мы узнаем лишь по факту.